Аттракцион Безнадега - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Я знаю – бесполезно, но не могу не предупредить в последний раз: не ходи в Безнадегу, Хаким, там совсем плохо. Все аттракционы, которые ты видел до сих пор, не идут ни в какое сравнение с Безнадегой. Там нет закона, нет даже понятий, нет ничего, к чему ты привык. Ты не вернешься.

– Вы знаете мои обстоятельства, дорогой друг, – повторил седой.

– Эх…

Мухаммед пожал Тредеру руку и замолчал. Впервые за много лет, с самого Времени Света, могущественный баши хотел, очень хотел, но никак не мог повлиять на происходящее. Не мог ничего изменить…

* * *

«Камни… Камни гладкие, аккуратные, словно облизанные, и грубые обломки с рваными краями. Камни, стоящие на песке и каменной крошке, на мельчайшей гальке, способной, кажется, течь не хуже воды, и посреди сухой, суше камня, выжженной солнцем земли. Камни едва ли не всех на свете цветов: черные и коричневые, белые и красные, зеленоватые, голубые, синие, серые… А еще – чистые и обросшие пятнами медузы. Камни…

Камни – это наш нынешний мир. Камни всех размеров, песок, солнце, радиация и снова камни… А между ними – редкие зеленые зоны и еще более редкие открытые водоемы. Настолько редкие, что в их существование никто не верит, потому что вода ушла вниз, в глубокие слои, прячется, не желая течь по каменной Земле…

Настоящая вода глубоко, а та, что приходит с неба, чаще всего бывает отравлена… Хотя… Отравлена она, по древним меркам, по таблицам, которые составляли врачи до Времени Света, до того, как мир стал гребаным, а мы сожрали столько радиации, словно нам делали рентген каждые тридцать секунд жизни… Всю жизнь… Всю прошлую жизнь…

Я плохо помню прошлую жизнь, но знаю, что, по ее меркам, я отравлен. И телесно. И духовно. Я отравлен и ядовит. Я опасен. Иногда я противен сам себе.

Но я живу.

Я знаю людей, которые скормили себе пулю, но я живу.

Отравленный. И ядовитый. Обитатель…

Я не знаю, кто первым назвал Зандр Зандром, но он не ошибся, чтоб меня на атомы разложило, он отыскал правильное слово, потому что, когда я оглядываюсь, я вижу только его – Зандр.

И когда я смотрю в себя, я снова вижу его – Зандр.

Зандр всюду.

Безжизненный. Пустой. Жестокий…»

(Комментарии к вложениям Гарика Визиря.)

Аттракцион Железной Девы открылся, едва багги взгромоздился на Кирпичи по северному серпантину: невдалеке, в полукилометре, а то и ближе, появилась серая башня, бывшая церковная колокольня, на маковке которой замерла бронзовая статуя. Если бы Визирь явился на плато по южной, широкой и пологой дороге, то до аттракциона пришлось бы проехать почти восемь километров, а так он сразу разглядел и знаменитую Башню центральной площади городка, и не менее знаменитую Деву на ней. Как колокольне удалось пережить Время Света и последующие за ним тектонические сдвиги: мощные землетрясения, появление Рагульских Утесов и открытие вулкана Шендеровича, – никто не понимал до сих пор. Но как-то пережила и теперь стала визитной карточкой аттракциона, известной далеко за пределами Веселого Котла.

С севера Железная Дева вплотную подходила к обрыву плато, но из предосторожности над ним не нависала: по краю предусмотрительный Скотт Баптист выстроил оборонительную линию, и едва багги поднялся на Кирпичи, как пришлось останавливаться у мощного блокпоста, состоящего из двух бетонированных дотов. Из правой амбразуры на мир смотрел тяжелый пулемет, а из левой – огнемет и скорострельная авиационная пушка с электрическим приводом. А за дотами, вдоль дороги, были установлены шесть классических Железных Дев, по три с каждой стороны. И судя по свежим кровавым следам вокруг первой, сейчас она не пустовала.

В этом аттракционе преступников не вешали.

И еще в этом аттракционе все знали Визиря, поскольку за него сказал сам Баптист, атаман, богдыхан и повелитель Железной Девы, милостивый король, справедливый судья и главарь банды падальщиков имени себя. Баптист Визиря жаловал – в свое время разведчик составил для него идеальные карты Веселого Котла, – и потому мелкие падлы препятствий комби не чинили.

– С разведки? – осведомился Штиль, когда Гарик выбрался из багги.

– Ага.

– С Франко-Дырок или из Ямы Доверчивости?

– С Франко-Дырок.

– И как там?

– Пусто и радиоактивно, – отделался Визирь стандартной отговоркой комби. – А у вас?

– Кровь видишь? – Штиль мотнул головой в направлении Дев. – Веномы пытались прорваться.

– Заразные?

– Здоровых пропустили бы, – слегка удивленный странным вопросом, ответил падальщик. – Мы с веномами нормально, когда они нормально, а эти дикие шли, очумелые. Я их внизу разглядел, в бинокль, вижу, что первые десять тряпками замотаны по самые гланды, и ору: «Размотайтесь, черти!» А они прут. – Бой случился недавно, эмоции еще не улеглись, и Штиль с особым удовольствием описывал Визирю проявленный героизм. – В общем, побежали они…

– Побежали? – уточнил комби.

– Ага.

– Так они пешком к Кирпичам подошли?

– Пешком, – подтвердил падла.

– То есть совсем дикие…

– Получается. – Штиль помолчал.

Веномы – жертвы жутких болезней, порожденных агрессивной химией и вырвавшимися на волю боевыми вирусами, усиленными и видоизмененными повышенным фоном, – являлись одними из самых страшных порождений Времени Света. Истории о том, как два-три разносчика «кентуккийской эболы» или страшного «синдрома Клинтона» превращали в кладбища целые области, не были сказками – такое случалось. И потому в веномов предпочитали стрелять без предупреждения, их появление считалось достаточным поводом для атаки… Но постепенно ситуация поменялась. Исковерканные, но незаразные веномы стали мирными: вели оседлую жизнь, выживая так же, как все, и свободно торговали с чистыми. Опасность же исходила от веномов диких – заразных, болеющих и мечтающих утянуть в могилу как можно больше ненавистных чистых. Именно они считались бичом Зандра, его отравленной отрыжкой…